Но вот позади Версаль с его пышностью и интригами. Четвертая книга романа уводит от него Анжелику все дальше.
Как уже было сказано, пренебрегая наставлениями Дегре, Анжелика, преследуемая своим другом-полицейским, устремляется в Марсель.
Там Дегре убеждается, что неукротимая маркиза дю Плесси выиграла поединок.
Это была в известном смысле пиррова победа. Количества и размеров предстоящих испытаний Анжелика, конечно, себе не представляла.
Странствия Анжелики и Жоффрэ по Средиземноморью — не что иное, как дань традиции рыцарского куртуазного романа, к которому, как мы говорили ранее, обратились авторы: именно в куртуазной литературе, «как в греческом романе, любовники соединяются, помытарствовав и натерпевшись по белу свету» [А. Веселовский. Избранные статьи. Л. 1939, с. 12.]. Снова корни произведения Голон уходят в глубь истории романа: «Элемент странствований… — один из необходимых в организме греческого романа; соединение его с эротическою данною и составляет, в сущности, канву романа» [А. Веселовский. Избранные статьи. Л. 1939, с. 41.].
Картина, предстающая перед глазами читателей «Неукротимой Анжелики» и некоторых страниц «Анжелики и ее любви», содержащих ретроспекции из жизни Пейрака-Рескагора — ярчайшая фреска интереснейшего района земного шара, средоточия культуры и сложнейших взаимоотношений народов Европы, Азии и Африки, выработавшего даже свой общий язык — сабир, кишащего купцами, пиратами, певцами, поэтами, невольниками, гаремами. Пожалуй, в известном смысле размашистый эпитет А. Иноверцевой — «черт знает, какой Восток» — применим все же к этой области, где переплелись языки, культуры, религии и нравы народов, начиная с древнейших времен.
Впрочем, маршрут Анжелики легко проследить по географической карте. Напомню его: Марсель — Антибы — Специя — Тоскана — Горгонзола — Корсо — Капрайя — Корсика — Сицилия — Кеос — Киклады — Крит — Мальта — Алжир — Мекнес — Сеута.
Авторы показывают нам Средиземноморье, берега которого «сделались еще более цветущими по причине благосостояния обитателей и отсутствия всякой унылой религии или унылого законодательства» [Декс П. Указ. соч., с.519.] в IX—X веке, но в XV—XVI стали «ареной ожесточённых столкновений между христианскими державами Европы и мусульманской Турцией». [Маховский Я. История морского пиратства. М., 1972, с. 67—68.]
Супруги Голон доносят до нас все своеобразие этого удивительного района земного шара: и его «певучесть», и колоритность разношерстного племени «джентльменов удачи», и хаос, который был следствием упомянутых выше религиозно-политических столкновений.
Пестрота средиземноморской одиссеи Анжелики кажется невероятной. Но что поделать: авторы поместили свою героиню в «традиционный очаг морского разбоя», в котором «к концу средневековья… возник мощный центр пиратства, вошедшего в историю под названием варварийского, который в течение трех столетий терзал средиземноморскую навигацию и торговлю».[Маховский Я. История морского пиратства. М., 1972, с. 67.]
LДостоверны здесь и герцог Луи Виктор де Рошешуар де Мортемар де Вивонн (1636—1688), брат мадам де Монтеспан, адмирал королевского флота, меценат, остроумный оратор и писатель; и калабрийский пират Меццо-Морте (ум. 1698), ставший принцем и адмиралом Алжира [В 1683 г. Луи XIV выслал против него экспедицию адмирала Абрахама Дюкена, который его пленил. Меццо-Морте обещал не выступать против французов, получил свободу, но нарушил клятву, захватил в плен алжирского дея и правил страной под именем Радж-Хусейн. В схватке со следующей экспедицией французов был убит.], и описание невольничьего рынка – Батистана, «который был крупнейшим рынком невольников» [Маховский Я. Указ. соч., с. 91.], и описания судеб и быта тех, кто попал в плен к берберам: «Самой трагичной была судьба тех невольников, которые попадали на галеры. С этой целью отбирались люди физически сильные – их приковывали к борту корабля у весла. Пища рабов на галерах состояла из сухарей и иногда каши, а единственным напитком была вода, заправленная небольшим количеством уксуса и оливкового масла. Что же касается взятых в плен христианских женщин, то молодых и красивых направляли в гаремы, а старых и некрасивых использовали на домашних работах». [Маховский Я. Указ. соч., с. 91.]
На корабле де Вивонна Анжелика покидает Марсель. И здесь ее ждет встреча с Никола-Каламбреденом, прикованным к веслу каторжником. Именно по милости Никола, поднявшего бунт на корабле, чтоб, освободившись, вновь обрести Анжелику, сбившись с курса, судно разбивается о скалы. Анжелика, отвергнувшая любовь бандита Никола, попадает в руки корсиканского короля пиратов Паоло ди Висконти, затем бежит из его плена на корабле провансальца Мельхиора Паннасса и попадает в рабство к пирату д’Эскренвилю — женоненавистнику дворянского происхождения, который после всяческих издевательств продает ее за баснословную цену — 35 тысяч пиастров — на невольничьем рынке в Канди Рескатору. Так Анжелика встречается с человеком, о котором слышит очень много с самого начала своих странствий, но не знает главного — того, что он ее муж, Жоффрэ де Пейрак. А потому бежит и от него, чтобы вскоре угодить в ловушку Меццо-Морте, подарившего ее султану Марокко Мулаи Исмаилу.
Вторая половина книги дает картину Марокко начала царствования Мулаи Исмаила (1647 — 1727), жесточайшего тирана, собственноручно казнившего около 500 человек и жестокими репрессиями объединившего страну, дотоле раздираемую «противоречивыми влияниями Европы, Африканского Средиземноморья и тропической Африки». [Жюльен П.А. История Северной Африки. М.,1961, с.33 ]
Двадцатипятилетний африканский монарх — идеальный персонаж для свойственной роману системы образов-перевертышей, поскольку и в политике, и во вкусах это своеобразный двойник Луи XIV. Король–Солнце делает Версаль памятником своему величию — Мулаи Исмаил дублирует его строительством новой столицы – Мекнеса: «Строительство дворца в Мекнесе и в Версале происходило в одни и те же годы, а контакты дипломатов и обмен послами между дворами Мулаи Исмаила в Мекнесе и Луи XIV в Версале были в последние десятилетия XVII в. многочисленны». [Dziubinski A. Historia Maroka. Wroclaw, 1983, s. 329.] Луи предпочитает, чтобы его дворяне проводили время у него на виду и старается не оставить им времени на провинциальные заговоры — Мулаи занимает строительством мекнесского дворца ежедневно 30 000 человек: «Занятость общества принудительным постоянным трудом не позволяет ему думать об изменении навязываемого режима. «Если мешок с мышами, — красочно объяснял свою систему сам Мулаи Исмаил, — не трясти беспрерывно, то мыши прогрызут в нем дырку и сбегут». [Dziubinski A. Historia Maroka. Wroclaw, 1983, s.268-269.]
Луи поставил корсарство на службу государству — Мулаи «приказал корсарам отдавать в государственную казну 70% дохода от морского разбоя». [Dziubinski A. Historia Maroka. Wroclaw, 1983, s. 270] Луи трансплантирует деревья для версальского парка со всей страны — Мулаи идет дальше: для садов Мекнеса саженцы везут к нему из Франции. Султан не ограничивается приглашением французских садоводов: он просит у Луи XIV руки его дочери от Луиз де Лавальер, Марианны, вдовы принца де Конти, племянника Великого Конде…
Триумфальный въезд Мулаи Исмаила в Мекнес наблюдает Анжелика. На стенах этого прекрасного города распинает деспот Колена Патюреля. В его садах происходят многие мрачные эпизоды книги, В великолепном дворце султана Анжелика подвергается насилию и жестокому наказанию за оказанное сопротивление. В Мекнесе она встретилась с еще более резким, чем в Версале, контрастом между роскошью и прелестью антуража и жестокостью царящих нравов, насаждаемых главой государства.
Впрочем, с самим Мулаи Исмаилом она сталкивается только в конце пребывания в его гареме. А до того времени общение ее ограничено беседами с главным евнухом султана — Османом Фараджи, «властью, стоящей за троном». Фараджи — черный семит, родившийся в рабстве. А «негр в Северной Африке был синонимом невольника» [Dziubinski A. Указ. соч., с. 314.]. И Фараджи делает все, чтобы «превозмочь свое невыгодное расовое положение». Он — «паук, плетущий паутину», мудрец и провидец. Он, взявший на себя труд обратить Анжелику в новую веру, примирить ее с мыслью о необходимости стать женой султана, тонкий дипломат, обставляющий каждый ход своей игры, неизъяснимо привлекает ее. Оценив Анжелику как женщину, обладающую, помимо прекрасной внешности, еще и незаурядным интеллектом, великий евнух делает на нее крупную ставку в политической игре: «Именно эту женщину он должен был приставить к Мулаи Исмаилу… Она стала бы трамплином, точкой опоры, оттолкнувшись от которой, он кидался бы завоевывать мир под зеленым стягом пророка». Но и поняв, что Анжелика не должна оставаться в Марокко, этот «мягкий, но неистовый негр», встретив готовую к побегу Анжелику, неумолимо заявляет: «Ни одна женщина не сбежала из вверенного мне гарема».
И этим подписывает себе смертный приговор: пришедший на помощь Анжелике Колен Патюрель убивает его.
И такое разрешение острой ситуации не случайно: именно дважды распятый Исмаилом Колен, это воплощение несломленного духа, этот не предавший своей веры человек поражает Османа Фараджи, который уже хотя бы в результате отсутствия принадлежности к какому-нибудь полу олицетворяет интеллект в чистом виде. И, конечно, дело тут заключается не в превосходстве христианства над Исламом. Нет, убийство Османа Фараджи Коленом Патюрелем — это лишь материализация победы одного сильного духа над другим.
Кто же таков Колен Патюрель? Нормандец, потомок норманнов — викингов, действовавших в IX—X вв. в Северной Франции. «Одному из их отрядов удалось обосноваться на полуострове Контантен. Его предводитель Роллон… получил в 911 г. эту часть Франции в лен от французского короля, Карла Простоватого… Это герцогство стало называться Нормандией». [А. Гуревич. Походы викингов. М., 1966, с. 110.]
В нормандцах и их предках, викингах, находим мы черты, совпадающие с образом Колена: «мужество, презрение к опасности, чувство собственного достоинства, верность другу…». [А. Гуревич. Походы викингов. М., 1966, с. 169-170.]
Если проследить за развитием этого образа в последующих томах романа, то можно убедиться в полном соответствии этого персонажа характеристике исторических предков того типа француза, к которому принадлежит Патюрель:
«Кто же такой викинг? Это пират и воин, искатель добычи и славы, которую могли доставить ему военные подвиги; но это и колонист, переходивший в благоприятных условиях к мирному труду, и мореплаватель, занятый торговлей и поисками неведомых островов». [А. Гуревич. Походы викингов. М., 1966, с. 80.]
Христос для викингов — витязь-покровитель.
Короля белых рабов Мекнеса — Колена Патюреля — авторы сравнивают то с титанами, то с Прометеем. Но пластика образа распятого Колена восходит, пожалуй, еще в большей мере к распятию на знаменитом Еллингском камне викингов: «Христос представлен здесь в позе распятого, но мастер, который высек его фигуру, изобразил скорее воина с распростертыми руками, чем страдальца». [Гуревич А. Указ. соч., с. 165—166.]
Колен полюбил Анжелику — такую же неукротимую, как он сам, рабыню Мулаи Исмаила. А весть о том, что она знатная дама, приближенная короля Франции, отвращает его от предмета любви. Он, простой моряк, нанимается матросом на купеческое судно. А она возвращается во Францию на корабле, посланном специально за ней королем, который узнал о ее страшной участи от «отцов-избавителей» — членов основанного в XII веке ордена Св. Троицы, занимавшихся выкупом христианских пленников на варварийском берегу.
Действие книги заканчивается в Сеуте. Этот аванпост христианства на Средиземном море — серьезная неудача Мулаи Исмаила, изгнавшего испанцев из Аль-Мамуры в 1668, а англичан из Танжера в 1684 г. Сеуту султан осаждал безрезультатно много лет, с 1694 по 1733 г. «Однако полуостровное положение этих крепостей (Сеуты и Мелильи — С. Щ.), защищенных горным барьером Рифа, обеспечило им испанское владычество доныне». [Dziubinski A. Указ. соч., с. 272.]
Сеута, в сущности, тоже представляет собою мостик, связывающий изображенное в романе отдаленное прошлое с современностью. Ибо всего пять лет отделяет время написания «Неукротимой Анжелики» от аннулирования фесского договора 1912 года о французском протекторате, подписанного султаном Мохамедом бен Юсуфом и премьер-министром Франции Ги Моле.
Независимость французского Марокко повлекла за собою, вопреки сопротивлению генерала Франко, освобождение в апреле — октябре того же года испанской территории Марокко (опять-таки, за исключением Сеуты и Мелильи).