Вспомним классику: «Вскипел Бульон, потек во Храм». Слова из поэмы Тассо «Освобожденный Иерусалим», неудачно переведенные Мерзляковым, до сих пор цитируются для иллюстрации комичности неудачного перевода. Но дело Мерзлякова не пропало, у него есть достойные наследники и продолжатели.
Пусть нет в нашем романе своего Бульона, он же герцог Бульонский, зато имеется один злодей с заговорившей русским языком фамилией Тоннель (с французского фамилия не переводится, туннель — это tunnel). Он служил дворецким в Отеле Веселой Науки, а переводчик легко нашла ему новое призвание: раз уж есть Отель, так быть ему… метрдотелем! Этот самый предатель наконец понес заслуженное наказание — как следует из 4 части первого тома, рухнул (тоннель рухнул) от того, что его горло перерезали(!) шпагой, причем сделано это было одним ударом (в оригинале Андижос проткнул горло клинком шпаги).
Герои нашего романа, даже второстепенные, вообще изумительно обращаются с оружием. Чем бы вы думали палач отсекает голову? Шпагой, причем одним ударом, даже жена гордится. Еще бы ей не гордиться! Ведь шпага это не режущее оружие, а колющее. Хотя, если заглянуть в оригинал, оказывается, что и не шпагой вовсе, а мечом; вот уж и не стоило жене нос задирать. Переводчица убеждена, что как шпагами, так и саблями в Париже пользуются в разных обстоятельствах, но неизменно эффективно. Например, ее кончик прикладывают к животу лодочника — не подумайте, что это магический жест, это всего-навсего способ заставить человека «безропотно пожать плечами» (в оригинале лодочнику приставили кончик шпаги к животу и он, пожав плачами, безропотно пошел за лодкой).
Вообще можно много написать о необычном использовании разных предметов, но бесспорно, пальма первенства принадлежит конфетам. Карлсону в голову не приходило, что конфеты — это отличное противоядие. Между тем вот описание драматических событий с покушением на жизнь героини.
Анжелика вбегает в салон принцессы Генриэтты и обращается к г-ну де Префонтену:
— Вы честный человек, принесите мне какое-нибудь лекарство, или молока, я не знаю, чтобы я могла справиться с действием этого ужасного яда. Умоляю вас… Господин де Префонтен!
Заикающийся, ошеломленный бедняга поспешил к вазочке со сладостями и протянул молодой женщине коробку с целебным средством, часть которого она попыталась съесть.
Всеобщее смятение достигло апогея.
Позвольте, но как смятению не дойти до апогея, если конфеты обладают таким действием?! Люди-то в те времена все больше на рог нарвала налегали, или жабий камень в вино опускали, чтобы от отравления себя защитить. Между тем счастье было так близко! Любопытно все-таки — переводчица думает, что только у принцессы Генриетты такие полезные конфеты водятся, или просто метод Карлсона («случилось чудо — друг спас жизнь друга!») несокрушим и вечен?
Ну и конечно, к вопросу о нетрадиционном использовании чего (и даже кого) бы то ни было — одежда персонажей. Скажем, левит: или это иудей из колена Левит, или одна из книг Библии. Но кто бы мог подумать, что в него (в левит) можно облачиться? Думаете, нельзя? И ошибаетесь: нет непреодолимых преград для фантазии переводчицы! Без колебаний она пишет про звонаря на кладбище Невинных: одетый в черный левит, расшитый черепами, скрещенными костями и рисунком капель в виде серебряных слезинок.
Окружение короля преступного мира Голон изображает очень живописно, но переводчица постаралась, чтобы это зрелище произвело на читателя просто незабываемое впечатление. У главного помощника Великого Кезра, того, кто устанавливает закон в королевстве Медяков… на поясе висели три стержня. Описание Рогодона: мужчина был молод, в полном расцвете сил (все-таки Карлсон еще с нами!) Очень смуглая рука лежала на рукояти воткнутого в портупею кинжала.
Главный Евнух, одетый в изорванную в клочья женскую кофточку нес пику, на конце которой был наткнут дохлый пес. Там же присутствуют паломники из Святого Иакова. Ну и музыкальное сопровождение: музыкант Тибо вертел ручку виолы (представили? это примерно как ручку скрипки) и он же там же вертел колесо лиры (возможно, другой рукой…). Стоит ли удивляться, что тут переводчица вместе с главной героиней просто потеряли голову и, собираясь бежать из этого кошмарного местечка, Анжелика одним прыжком оказалась в гуще свалки (автор всего лишь написала, что героиня, оказавшаяся в гуще свалки, попыталась сбежать).
Судьба была жестока и к графу де Пейраку. Но все же не ставила его за прилавок, чтобы торговаться с дьяволом — все-таки у прилавка. Едва ли Анжелика не только в мыслях, но даже в страшном сне могла себе представить, что ее любимый муж торгуется, стоя на месте лавочника. А между тем переводчица не пощадила графа.
Эмоциональность речи героев просто не знает границ. «О-ля-ля!» именно в таком, первозданно-французском варианте, украшает едва ли не каждый второй крупный монолог (например, такая давка начинается — о-ля-ля! — из монолога ученика палача), а иногда и более короткие изречения, превращая их в настоящий фрас из разряда издевательств над национальными стереотипами. Как вам: О-ля-ля! Ай! Горе мне!
Не меньше, чем «о-ля-ля», персонажи любят восклицать «О!» — по поводу и без повода. Особенно красиво эти восклицания смотрелись в монологе Дегре, в котором он рассказывает о своём методе охоты на бандитов; эти «О» превратили монолог в подобие песни, какую могли бы петь в 20-е годы прошлого века под аккомпанемент банджо.
Отдельные бесподобные фразы:
Лучше голова на плечах, чем ноги (трудно не согласиться).
Кстати, о брахиоподах.
Это знатная дама, она решила поменять немного этих скучных мелких помещиков (у автора: решившая немного отдохнуть от своих скучных кавалеров)
Я должен во весь опор мчаться в Рим и попытаться найти решение и успокоить мятущиеся умы.
Ее терзала единственная мысль: добиться своей цели.
Для сколько-нибудь искушенной женщины эта спина могла многое поведать.
Даже если недоброжелатели заставят меня умыться при всех обитателях Нового моста…
Бастинда.
Перед вами монахини из Оверни, чтобы выслушать нас (Перед вами монахини из этого монастыря, которым вы можете задавать вопросы) — прямо психотерапевты; выскажетесь, дескать, вам и полегчает!
Господин Обен после казни вместе со своими помощниками расставлял сиденья на свои места (палач с помощниками наводил на площади порядок).
Не афористично, зато философски подмечено: Не избегайте признания в любви, которое стремится к иному строю, нежели ваше, и слов, которые вы часто шептали в своем сердце. (Не сердитесь на мои слова, они относятся к совсем иному сословию, и вы сами, бесспорно, не раз шептали их про себя).
Выдающиеся словосочетания:
Шпиль Сен Шатле (вместо Сен Шапель, Шатле — тюрьма для нищих, там уж не до шпиля, напоминающего ветку цветущего дерева)
орден госпитальеров Святой Екатерины (должно быть: медицинские сёстры ордена Святой Екатерины. Орден госпитальеров — это орден Св. Иоанна, ко времени рассказа называемый Мальтийским)
Сегвиер, первый председатель Двора (верховный судья Сегье)
социальная инженерия
Заметим кстати, что за именами надо следить, имена — это предмет творческого поиска переводчика, и постоянному написанию не подлежат. Как вам понравится вариант старик Саксон Ауэр? И попробуйте объяснить, почему на одной странице(!) одного персонажа(!) можно назвать сначала Кордо, а через пару абзацев Корбо! Хотя… может быть, подсознательно переводчица нашла что-то неуловимо общее у этого персонажа с гоголевской Коробочкой? Кто знает!
© Toulouse