Фанфик «Четвертая стража». Глава 4 (из 46)
Рейтинг NC-17. Альтернативная история о том, как бы сложились события, если бы Филипп не погиб под стенами Доля. Авторы: Adriatica и Zirael-L.
========== Глава четвертая ==========
Снег, укрывший землю после памятной бури, продержался меньше недели. Теплый ветер, налетевший с юга, слизал своим дыханием белое покрывало, оставив только редкие грязноватые пятна среди голых деревьев и пожухлой травы: привычный зимний пейзаж для этих краев.
* * *
Утром Анжелика занялась обустройством своих покоев, состоявших из трех помещений: передней, спальни и небольшого кабинета. Также тут имелся закуток где располагалась ванная, устроенная на манер флорентийской купальни.
Анжелике нравилось самой надзирать за процессом: она расхаживала из комнаты в комнату раздавая указания, куда что повесить, или поставить. Выцветшие ветхозаветные сюжеты сменили легкомысленные купидоны и пастушки, тяжелую старинную мебель — изящные вещицы работы Буля, мозаичные полы, по которым стелились сквозняки, покрылись пушистыми персидскими коврами.
Кругом нашли себе место милые сердцу безделушки: статуэтки, картины, жирандоли, бра, серебряные столики и этажерки, вазы, напольные амфоры, перчаточницы, а также две клетки с попугаями, привезенными с Антильских островов.
Днем Анжелика устроила себе отдых — тело после лесных приключений немного ломило. Нежась под теплым одеялом, она вспоминала, как ночью дрожала от желания, подчиняясь мужской страсти. Париж с Кольбером и королем остался где-то безмерно далеко, младший сын и Филипп были рядом. Что ей еще может быть нужно, говорила она себе, стараясь при этом не слишком скучать по Флоримону — он уже взрослый, к тому же с ним верный Мальбран и аббат де Ледигьер.
Пока не стемнело, Анжелика велела оседлать для себя лошадь и отправилась на прогулку по парку — ей хотелось воскресить в памяти воспоминания юности.
Увиденное огорчило ее: управляющий худо-бедно следил за центральными аллеями, ведущими к замку, однако, чем дальше она углублялась в парк, тем более запущенным он выглядел. С приходом зимы никто и не подумал убрать опавшие ветви и листья, почистить старинные статуи, которые предок Филиппа привез из Рима еще в XVI веке, подровнять кусты, обрезать деревья и укрыть на зиму нежные южные растения.
Пустив лошадь шагом, она прикидывала в уме, какие распоряжения необходимо дать Молину, чтобы к лету парк выглядел так же, как при жизни старого маркиза.
Перестук копыт вывел ее из задумчивости — по боковой аллее рысью приближался всадник, в котором она узнала Филиппа. Она встретила его веселой улыбкой:
— Вы решили присоединиться ко мне?
Муж коротко кивнул, осаживая своего коня рядом с нею.
— Знаете, Филипп, я как раз думала о том, как бы…
— Я хотел бы кое-что вам показать, — перебил он ее, не обратив внимания на ее слова.
Без предупреждения он пришпорил коня, и тот взялся с места в карьер, заставив кобылу Анжелики испуганно шарахнуться. Едва успокоив лошадь, Анжелика издала гневный возглас и поскакала следом.
Когда она подъехала к границе парка, Филипп уже ждал ее, поглаживая коня по шее; тот, явно недовольный долгой остановкой, мотал головой, но не смел тронуться с места.
— Вы хорошо держитесь в седле, — заметил Филипп, и в его голосе она услышала слабый отзвук того восхищения, с которым он говорил с нею накануне.
— Вы хотели оценить мои навыки наездницы? — ответила Анжелика резче, чем хотелось.
Губы мужа слегка дрогнули и Анжелика покраснела, поняв о чем он подумал.
— Нет, – ответил Филипп после короткой паузы, насладившись, видимо, ее замешательством.
Приподнявшись в стременах, он рукой указал ей на тропинку, уходящую между кустов дальше в лес. — Я хотел, чтобы вы взглянули вот на это.
Заинтригованная Анжелика заставила лошадь подойти ближе — на девственно-чистом снежном ковре виднелись крупные следы, похожие на собачьи.
— Волки?
Филипп снова будто не услышал ее вопроса. Слегка помедлив, он повернулся к ней:
— Отныне я запрещаю вам выезжать одной. Вы обладаете особым талантом попадать в неприятности.
— Но, Филипп…
— Никаких «но». Вы поняли меня, сударыня?
— Конечно, Филипп, — пожав плечами, ответила она с деланным равнодушием, но безлюдное запущенное место и волчьи следы на снегу вызвали у нее безотчетный страх: она впервые подумала о том, как же, должно быть, испугался за нее муж.
— Хорошо, — Филипп коротко кивнул, словно поставив точку, и развернул коня. — Желаете продолжить прогулку в моем обществе или вернемся в замок? — спросил он как ни в чем ни бывало.
Особый интерес Анжелики вызывал замок, на который в юности она смотрела с замиранием сердца. С тех пор прошло немало лет, и она уже была далека от наивных детских мечтаний, однако красота этого строения до сих пор трогала ее до глубины души, пусть даже величие белокаменного замка было омрачено заметной запущенностью, словно для фамильного имения Плесси пришла неизбежная старость.
Замок Плесси-Бельер был построен на рубеже XV и XVI веков. Массивность крепостных стен уступила место изяществу итальянского Возрождения, оставив лишь последний вздох уходящей готики — островерхие аспидные крыши с люкарнами, отражавшимися в водной глади большого квадратного рва, окружавшего замок по периметру. И ров, и ажурный каменный мост были скорее элементами декора, чем служили для оборонительных целей. С четырех концов замок украшали выпуклые башни, соединенные между собой декоративным дозорным поясом с резными машикулями и карнизами.
Путешественнику, желавшему попасть в Плесси, нужно было проехать по широкой аллее парка, обогнув небольшое озеро, соединенное каналом с предзамковым рвом, и позвонить в бронзовый колокол, установленный рядом с кордегардией.
Большой внутренний двор имел квадратную форму. Вдоль восточного и западного крыла тянулись аркадные галереи, увитые диким плющом и шиповником, добавляя итальянской изысканности этому строгому ансамблю четких линий.
В северном крыле замка, с правой стороны от входной арки, располагалась капелла Святой Аделаиды, служившая так же фамильной усыпальницей дома де Бельер.
Обязанности хозяйки замка вынуждали ее присутствовать на мессе, которую служил аббат де Каретт для всех добрых католиков, живших в округе. Несмотря на то, что господская ложа была скрыта от посторонних глаз, ее посетители не оставались незамеченными.
Когда Анжелика пропустила мессу на второй день приезда, Филипп выразил ей свое недовольство:
— Сударыня, вы не забыли свое имя?
— Какой странный вопрос, Филипп, право же..
— В таком случае, что еще могло помешать вам исполнить долг хозяйки поместья? Вы должны были явиться к мессе. Господин Каретт считает, что моя супруга должна подавать пример благочестия и я в с ним полностью согласен.
— Я не слишком религиозна, Филипп, вы же знаете. К тому же вы знаете: господин де Каретт больше всего боится распространения кальвинистской ереси среди крестьян.
— Мы говорим о вас! Меня не интересуют ваши отношения со Всевышним, но, если бы вы удосужились познакомиться с историей дома к которому теперь принадлежите, вы бы со мной согласились, — ровным голосом пояснил Филипп. — Однажды я упоминал об этом: когда надел на вашу шею фамильное ожерелье. Женщины дома дю Плесси-Бельер часто играли решающую, если не роковою роль в истории моего рода.
— Я поняла вас, — со вздохом ответила Анжелика. — Завтра я буду на мессе.
«Филипп начинает устанавливать свои правила», — недовольно подумала она, но тут же одернула себя — не этого ли она сама хотела?
Привыкшая к светской суете, Анжелика приготовилась отчаянно скучать в провинции. Но жизнь в Плесси оказалась вовсе не такой скучной.
Сперва она решала ознакомиться с делами поместья. Склонившись над амбарной книгой, она с помощью Мари-Анн, выполнявшей при ней функции секретаря, разбирала убористый почерк Молина.
Владения семейства дю Плесси были обширными: почти весь Ньельский лес, кроме нескольких десятин, принадлежавших аббатству, деревни — Жербье, Волу, Валетт и еще несколько поселений поменьше, сучильня, дубильня, две водяные мельницы, пекарня, фермы и рыбные затоны, а также виноградники, раскинувшиеся на холме, в полульё от замка.
Она доверяла Молину, но, зная его склонность вести несколько дел одновременно, хотела во все вникнуть сама. Почти сразу по приезду она поняла, что муж ей в этом деле не помощник.
Большую часть времени Филипп проводил у себя в кабинете, среди карт, военных книг и писем. Он много читал, но только то, что касалось его интересов — ни романов современников, обсуждаемых в обществе, ни стихов, ни книг для легкого чтения, он не открывал; Филипп был до крайности непростым и весьма невежественным собеседником, правда, если какой-нибудь остроумец пытался указать на это шутки ради, то сам же и оказывался в дураках.
Маркиз вел переписку со многими известными военачальниками: в числе его адресатов был маршал Тюррен, который хоть и недолюбливал этого «аманта принца», но ценил его за отвагу и военный талант, и даже имперский главнокомандующий Монтикуколли, под чьим командованием Филипп сражался во время австро-турецкой войны.
Однажды войдя в покои мужа, Анжелика услышала его голос, доносившийся из кабинета. Он надиктовывал секретарю текст письма и Анжелика поразилась страстности тона, вовсе ему не свойственной. Таким же образом она узнала, что Филипп уже весной может уехать в расположение своей армии. Когда Анжелика вошла в кабинет, Филипп, казалось, не заметил ее: он пересматривал и отбрасывал какие-то записи, а палец его жадно скользил по карте.
Анжелике стало даже жаль его: прошлое кануло в Лету; король не нуждался в полководцах, затмевающих его славой. Сам Филипп иногда с горечью констатировал, что времена Ахиллесов уходят, но без колебания готов был пожертвовать почестями, лишь бы ему позволили полагаться на собственное усмотрение. Он был военным по призванию: для него маршальский жезл был лучшим доказательством его успешности в деле, которому он отдавал себя целиком.
Второй его страстью была охота. Каждый день он выезжал спозаранку, до завтрака успевая загнать кабана или оленя. Он тратил огромные средства на содержания своих конюшен и псарен. У распорядителя волчьей охоты была одна из самых больших свор в королевстве. Все связанное с любимыми псами и лошадьми проходило под его пристальным надзором. Он присутствовал при случках и родах, а если был в отъезде, то требовал в подробностях сообщать ему обо всем письменно. При этом личные обстоятельства клиентов и арендаторов мало беспокоили его: он не почтил своим вниманием ни на одно семейное событие последних, будь то свадьба, крестины или похороны. Эти обязанности целиком лежали на плечах управляющего Молина, а теперь и маркизы дю Плесси. Сама Анжелика удивлялась тому, сколько дел разом навалилось на нее.
Решительно, жизнь в Плесси она представляла по-другому!
Хотя супруги почти не виделись, она убедилась, что их отношения иногда волнуют мужа. Однажды она решила дать Филиппу совет:
— Вы совсем не знаете, как обращаться с женщинами, мой дорогой, и поэтому превратно судите о них. Если вы не хотите читать блестящих романов наших современников, обратитесь к нетленной античности. Почитайте, к примеру, Овидия или любовную лирику Катулла.
Филипп ответил: ему незачем читать Овидия и Катулла, раз она обещала быть его проводником в Стране Нежности. Вот пусть и обучает его любовным премудростям.
— Ах, любовь моя. Если нам с вами все же удалось достигнуть острова Цитеры, то на карте Страны Нежности ваши позиции пока на подступах к деревне Любезности!
— Если меня и оттуда вышибут, это будет ваша вина!
Оба посмеялись, а вечером Анжелика обнаружила на его столе, рядом с «Записками о Галльской войне» и «Походом Александра», томик Катулла.
Иногда Филипп откровенно скучал, становясь либо раздражительным и заставляя всех трепетать перед собственным деспотизмом, либо безразличным ко всему и даже вялым. Днем, после охоты, он изнурял себя в оружейном зале физическими упражнениями, а по вечерам запирался в кабинете, где просто сидел в кресле, лениво перебирая бумаги или вовсе витая мыслями в облаках. В эти периоды затворничества он запрещал кому бы то ни было входить к нему. Только Ла Виолетт по требованию приносил ему вино или чай, столь любимый соседями по ту сторону Ла Манша, по вкусу и цвету, однако же, напоминавший жидкую смолу. Анжелику очень беспокоили эти приступы меланхолии.
Как-то ближе к вечеру, она зашла к мужу, чтобы прикрыть окно. На Филиппе поверх сорочки был только легкий камзол, а в комнате стоял цепенящий холод, но маркиз, казалось, этого не чувствовал. На столе перед ним сгрудилась целая флотилия корабликов из писем.
Когда Анжелика молча, едва не крадучись, прошла к оконной нише, Филипп вдруг взвился с кресла и грубо вытолкал ее вон, пригрозив, что, если она еще раз нарушит его покой без разрешения, он выгонит ее пинками.
После этой безобразной сцены Анжелика велела на ночь запереть дверь в свои комнаты. Перед сном она попыталась отвлечься чтением, посмеиваясь над злоключениями героев «Любовной истории галлов» за которую остроумный братец мадам де Севинье был подвергнут опале. Правда, и в изгнании он не утратил бодрости духа, выпустив не менее скандальное дополнение к роману: «Карту страны легкомыслия», где самым непристойнейшим образом осветил похождения многих известных персон. Но вот перед глазами забегали черные точки, и сонное оцепенение сковало Анжелику.
Филипп ранен! Ее внутренний голос кричал: «Я знала… знала, что это случится!». Город приближался, уже виднелись пушки и ощетинившаяся пиками пехота, вставшая неподвижным каре. Но Анжелика смотрела только на пеструю группу военных около передовых орудий.
Когда она подскакала ближе, какой-то всадник отделился от этой группы и помчался ей наперерез. Анжелика узнала Пегилена де Лозена. Она крикнула, задыхаясь:
— Филипп ранен?
— Да.
— Серьезно?
— Да.
— Где он? Я хочу его видеть.
— Не стоит, мадам, прошу вас! — ответил Пегилен, преграждая ей путь своей лошадью.
— Он… он умер? — глухо пробормотала она. Плотная, тяжелая, вязкая темень сгустилась вокруг нее, и ледяной голос шепнул: да, так и есть. Но в тоже время она знала — это неправда. Он жив! Жив!
— Я сожалею, мадам. Красавцу маршалу оторвало голову ядром.
Рука, сильная и гибкая, как змея, обвила ее стан. Повернувшись, она увидела перед собой глаза, привыкшие метать молнии — глаза короля.
— Пойдемте, сударыня, вам не место здесь.
— Но мой муж… я хочу увидеть его!
— Зачем? О нем уже позаботились. Разделите мой триумф, Безделица. Вы уже видели Версаль? Разве где-нибудь есть нечто более величественное? Это дворец, откуда я буду править миром. Вы со мной, моя красавица?
Двери распахнулись, и церемониймейстер громко объявил его Величество, короля. Придворные расступались в две шеренги, низко кланяясь венценосному идолу. Монарх занял свое место под голубым балдахином, расшитым золотыми лилиями.
Анжелика подошла к трону королевы и опустилась в реверансе перед Ее Величеством. Та медленно повернула голову, и маркиза вскрикнула от удивления:
— Франсуаза! Мадам Скаронн!
— Тише, моя дорогая, зачем же так кричать. Меня теперь величают по-другому. — и она с загадочным видом приложила палец к губам.
Кто-то легонько тронул Анжелику за руку. Обернувшись, она увидела Мадам, принцессу Генриетту. Но что за жалкий вид был у внучки Генриха IV! Платье роскошное, но какое-то несвежее — юбка совсем вытерлась, кое-где ткань истлела до дыр, высокую куафюру украшал венок из черных увядших роз, распространявших сладковатый запах гниения.
— Он так ее любит! Даже вы ничего не можете поделать с этим. Пойдемте, я покажу вам сад.
— Мой муж, он погиб! Мне не говорят, где он, Мадам.
— Пойдемте же, быть может, вы найдете то, что ищете. А может, и нет… Здесь не место оплакивать мертвых. Эти люди — как мошки. Живут одним днем. Они воскресают по утрам только для того чтобы служить.
Они спустились по белым мраморным ступеням. Анжелика насчитала ровно сто. Впереди стрелой уходил в клубившийся вдали мрак широкий проспект, а по бокам выстроились могильные камни и склепы, украшенные согбенными ангелами, оплакивающими людскую смертную долю.
«Кладбище невинных мучеников!».
Скелеты в беседках, казалось, вели обычную повседневную жизнь: сидели кружком за игрой в карты, ели, пили, ходили друг к другу в гости, стояли визави, соединив костистые руки, точно сойдясь в контрдансе. Они могли показаться живыми, если бы не били истлевавшими мертвецами, обнажившими вековую смерть.
— Прощайте, сударыня, я должна вас оставить, здесь наши пути расходятся. — принцесса поспешила в сторону склепов и беседок.
Анжелика хотела остановить ее, но крик застрял в горле.
«Прочь! Прочь отсюда!»
Она бежала, не оглядываясь в белесом сумраке, поднимавшемся от зияющих провалов могил и вдруг плотная стена тумана расступилась перед ней: Анжелика стояла на зеленом холме, а перед ней, на сколько видно глазу простиралось море, сверкающее в солнечных лучах. Шум прибоя, крики чаек и запах, щекотавший ноздри — острый, соленый и свежий, как сама жизнь. Море окаймлял песчаный берег, а справа высилась скалистая гряда, покрытая низким кустарником.
Анжелика замерла, глядя, как на горизонте прозрачная голубизна неба сходится с бирюзовой водной гладью. И вдруг почувствовала теплые руки на своей талии и, подавшись назад, точно ступив в надежное убежище, оказалась в объятиях мужчины.
— Филипп! Филипп…
Минуту-другую Анжелика не понимала, что происходит: она металась в постели, путаясь в тяжелом покрывале.
— Жавотта! — маркиза попыталась нащупать шнурок звонка, но тут вспомнила, что в Плесси их нет. Ночник потух, и она находилась в кромешной тьме.
Отдернув полог, она снова позвала служанку. Когда появилась заспанная девушка со свечой в руке, Анжелика накинулась на нее с упреками. Та принялась канючить в ответ:
— Но, мадам, я проверяла, клянусь. Свет горел…
— Хорошо, зажги ночник, — устало прервала ее маркиза,— и ступай, приготовь мне травяной чай. И впредь, когда я ночую одна, ты спишь в моей комнате.
Жавотта ушла, а Анжелика, во влажной от пота сорочке, откинулась на постель, дожидаясь ее.
Сон почти выветрился из головы, и она принялась думать о Филиппе. Как сблизиться с ним? Почему она должна идти на уступки, а он даже в ничтожной мере не может осознать своей неправоты? Любит ли он ее? Сама она испытывала к нему сильное чувство, которое порой сама не до конца понимала. Возможно ли это — любить, довольствуясь лишь снисхождением? И как долго это может продлиться? Десятки вопросов осаждали ее со всех сторон, но в голову не приходило ни одного ответа!
«Только время рассудит,» — гласила старая, полузабытая мудрость.
Позавтракав у себя в комнатах, Анжелика решила заняться своими украшениями. Во время сборов их сложили кое-как, а теперь их предстояло почистить и распределить по шкатулкам.
Она велела положить ковры внахлест, а сверху накидать подушек. Расположившись по-восточному, Анжелика принялась раскладывать драгоценности подле себя. Жавотта, в бархатных перчатках, вооружившись губкой и замшевой шкуркой, сначала тщательно протирала вещь, полировала, а потом складывала в ларец, который указывала маркиза.
Музыкант Паоло развлекал их, играя на скрипочке.
Занятая сравнением колец, Анжелика не сразу заметила фигуру мужа в дверях, а заметив, демонстративно сделала вид, что поглощена блеском драгоценных камней.
Филипп подсел рядом. Скрипочка смолкла, а Жавотта, тихо ойкнув, вскочила и бросилась к двери.
Филипп молчал.
Анжелика злилась: ситуация принимала комичный оборот, но сдаваться она не собиралась.
Дай лобзаний мне тысячу сразу
И к ним сотню и тысячу вновь,
Сто еще, и к другому заказу
Вновь настолько же губки готовь.
Продекламировал Филипп и, наклонившись к ней, прикусил мочку уха.
— Катулл, между прочим.
Такое поведение мужа, вкупе с дразнящей болью, больше рассердило Анжелику, чем настроило на игривый лад.
— Вы только что вернулись? — холодно поинтересовалась она, отодвигаясь.
— Да.
— От вас пахнет конским потом и псарней.
— Хорошая была охота, — сладко зевнув, ответил Филипп, пропуская между пальцами нить жемчуга. — Кстати, вы же любите бывать в лесу без сопровождения. Как будете действовать, повстречавшись с волком?
Анжелика удивленно посмотрела на мужа. Он хранил бесстрастный вид, лишь в глазах мелькнула насмешливая искорка.
— Ну же, отвечайте! — скомандовал он.
Озадаченная Анжелика попыталась вспомнить, как нужно вести себя с собакой.
— Нельзя показывать страх. Смотреть прямо в глаза.
— В глаза можно смотреть только противнику. Запомните: не смотрите в глаза, если не собираетесь драться.
— Попытаюсь убежать, залезть, к примеру, на дерево.
— Вы уже однажды пытались, верно? Вам не сравниться в быстроте и проворстве с диким зверем. А если даже страх придаст вам нечеловеческих сил… Волки очень терпеливы.
— Тогда научите, как мне быть, — процедила Анжелика. Она не могла понять, к чему Филипп завел этот дурацкий разговор о волках.
Он придвинулся вплотную, оглядывая ее из-под полуопущенных ресниц — ни дать ни взять волк, стерегущий добычу.
— Отступать назад, не поворачиваясь спиной. Медленно и бесшумно, шаг за шагом. Опустить глаза, избегая зрительного контакта со зверем. Расставить руки, расправить плащ, чтобы казаться больше. Зверь может испугаться вашей тени, — он говорил медленно, с расстановкой, не сводя с нее пристального взгляда.
Анжелика замерла, а сердце, наоборот, забилось быстро-быстро, она инстинктивно качнулась назад и — хлоп! — задела рукой крышечку шкатулки. От неожиданности Анжелика потеряла равновесие и упала на шелковые подушки. Филипп тут же навалился сверху.
— Все кончено, мадам. Теперь берегите горло!
После этого последовала короткая, но жаркая схватка. Анжелика пыталась столкнуть мужа, ругая его на все лады. Она извивалась, пока он одной рукой задирал ей юбки, другой удерживая ее вокруг талии.
В бешенстве она принялась кричать, призывая своих слуг, но Филипп тут же закрыл ей рот жестким поцелуем. Отвлеченная этим маневром, она ослабила защиту своих основных позиций. Противник молниеносной атакой утвердил над ними власть — его ладонь проникла между ее сомкнутых бедер.
Сопротивление было бесполезно, сражение — проиграно. Крепость выслала парламентеров, умоляя захватчика принять капитуляцию — ее пальцы, расстегнув кюлоты, судорожно искали завязки панталон.
Удовлетворив первую страсть, они решили повторить еще раз, но уже более неспешно и обстоятельно.
Они помогли друг другу раздеться донага и снова соединились в тесном объятии.
Не размыкая сплетенных тел, Филипп взял длинную нитку жемчуга и обмотал вокруг шеи жены, затем вокруг своей, и усилил напор. Анжелика выгнулась, гортанно вскрикнув от наслаждения, пронзившего ее тело. Нитка лопнула и жемчужины разлетелись перламутровыми брызгами, как капли росы, скатываясь по золотисто-прозрачной коже.
