Анжелика и Король. Глава 3 (в редакции «Друзей Анжелики»)

Небольшой отряд всадников, среди которых была одна дама, практически незамеченным покинул Версаль ранним утром. На дороге уже царило оживление, кареты и повозки подъезжали ко дворцу или возвращались обратно. Телеги везли кувшины свежего молока, рабочие толкали тачки к стройке, кареты мчали придворных из близлежащих замков к утреннему выходу короля. А у подножья холма, кутаясь в широкий черный плащ, их ждал мэтр Савари на захудалой кляче. 

 — Я восхищаюсь великолепной статью вашего скакуна, который, несомненно, приведет в восторг его восточное превосходительство, — сказала ему Анжелика.

Старик пропустил иронию мимо ушей. Его глаза блестели за толстыми стеклами очков, и он постоянно приговаривал, рассматривая всадников: «Великолепно! Великолепно!»

Накануне, когда Анжелика присутствовала на балу, хотя и не танцевала, будучи в трауре, ей передали записку: «В завтрашней поездке вас должны сопровождать не менее четырех слуг. Не для безопасности, а ради престижа. Савари».

***

Анжелика поспешно составила эскорт, на котором настаивал Савари: бывалый вояка Мальбран-Удар-Шпагой, два лакея, здоровяк кучер, а также Флипо, призванный дополнить и без того внушительную свиту — все в светло-желтых с голубым ливреях дома Плесси-Бельер на черных как смоль лошадях. Сама же она восседала на лощеной белоснежной Церере, нетерпеливо бьющей копытами.

— Великолепно, — повторил Савари. — Даже парадный выезд султана Багдада не выглядел бы лучше.

И они поскакали легкой рысью по припорошенной инеем дороге. По пути Савари рассказывал о его превосходительстве Мохаммеде Бахтиари-бее.

— Он один из умнейших людей, что я знаю.

— Так вы знакомы?

— Много лет назад… Я встречался с ним однажды.

— Где же?

— Неважно…

Аптекарь хотел сменить тему, но сдался под напором любопытной Анжелики:

— На Кавказе, у подножья горы Арарат.

— Что же вы там делали? Уже тогда искали ваше мумиё?

— Ш-ш, мадам! Не говорите об этом вслух. Однажды я чуть было не поплатился за свою болтливость. Бахтиари-бей приговорил меня к двадцати пяти ударам плетью. Потом меня должны были опустить в гипсовый сосуд и закопать живьем в землю так, чтобы на поверхности осталась одна голова, оставив медленно умирать. В последний момент меня спас отец иезуит, пользовавшийся большим влиянием при дворе персидского шаха.

— Кажется, вы не держите зла на его превосходительство за подобное обращение?

— Жестокость не мешает ему быть просвещенным человеком и великим философом. Кроме того, у него есть коммерческое чутье, что теперь нечасто встретишь у персов, которые утратили былое могущество и постепенно уступили пальму первенства в торговых делах сирийским и армянским купцам. Возможно, Бахтиари-бей еще взойдет на трон Персии.

Тут в разговор вмешался юный Флипо:

— Я слышал, он привез в подарок королеве ожерелье из ста шести жемчужин и лазуриты размером с голубиное яйцо.

Анжелика бросила на него подозрительный взгляд:

— Уйми свои вороватые руки и постарайся сидеть на лошади как подобает.

Молодой лакей, никогда не изучавший науку верховой езды, то и дело ерзал в седле и под добродушные насмешки приятелей постоянно съезжал то вправо, то влево, стараясь сохранить равновесие.

Анжелика ехала впереди с Савари, который пытался преподать ей быстрые уроки персидского^[1].

— Если к вам обратятся со словами: «Салам о малейкум», ответьте: «Алейкум салам». Это приветствие. Чтобы поблагодарить, нужно сказать: «Барик Аллах», что буквально означает: «Господь велик». Если вы услышите имя Мухаммед, тут же произнесите: «Али вали уллах», что значит «Али его визирь». Это доставит им удовольствие, потому что персы шииты, а не сунниты^[2], как арабы или турки.

— Кажется, я запомнила «Здравствуйте» и «Спасибо», а пророков оставляю вам, — ответила Анжелика. — Посмотрите, что там происходит?

Они скакали по большой дороге, огибающей Париж с запада, и увидели вдалеке на перекрестке толпу людей, сгрудившихся вокруг какого-то помоста, окруженного конной стражей с пиками.

— Мне кажется, там идет казнь, — воскликнул зоркий Флипо. — Беднягу собираются колесовать!..

Анжелика поморщилась. Теперь и она разглядела большое колесо, силуэты священника в черном и палача с помощниками в красных одеяниях, выделяющихся на фоне серого неба и голых деревьев. Казни такого рода часто проводили в окрестностях Парижа, чтобы избежать большого скопления черни, как бывало во время казней на Гревской площади. Однако  жители близлежащих предместий и деревень удивительно быстро узнавали о запланированном действе и толпой стекались поглазеть на жестокий спектакль.

Колесо как орудие казни завезли из Германии еще в прошлом столетии. Руки и ноги осужденного привязывали к двум бревнам, сколоченным в форме буквы X, наподобие андреевского креста. На каждой из ветвей креста делали глубокие выемки, над которыми располагали локти и колени приговоренного. Палач поднимал железный лом и ударял с удвоенной силой по конечностям казненного как раз в месте выемок, переламывая кости^[3].

— Мы не опоздали, — обрадовался Флипо. — Палачи только начали бить его по ногам.

Но маркиза дю Плесси резко осадила слугу. Она решила объехать ужасное место через поля, чтобы избежать чудовищной сцены, когда человека заживо дробят на куски на глазах у увлеченной и любопытной толпы.

Она решительно направила лошадь в обход дороги через снежные канавы. Савари и свита последовали ее примеру, но проехав совсем немного, внезапно были окружены конными стражниками в серых ливреях. Молодой офицер прокричал:

— Стойте! Никто не проедет, пока не разойдется толпа!

Затем военный подъехал к ним и раскланялся. Им оказался кавалерийский корнет из охраны Версаля, мессир де Миремон.

— Разрешите мне проехать, мессир. Я прибыла с визитом к его превосходительству послу персидского шаха.

— В таком случае позвольте мне лично проводить вас, — с поклоном ответил офицер и направил коня к месту казни.

Маркизе дю Плесси пришлось последовать за ним. Офицер провел ее вместе со свитой прямо к эшафоту, откуда раздавались вопли и стоны жертвы, которой только что раздробили суставы рук и таза. Анжелика опустила глаза, чтобы не видеть происходящего. И тут же услышала, как де Миремон почтительно произнес:

— Ваше превосходительство, позвольте представить вам маркизу дю Плесси-Бельер, пожелавшую увидеть вас.

Подняв глаза, молодая женщина с изумлением обнаружила перед собой персидского посла, сидящего верхом на гнедой лошади.

У Бахтиари-бея были огромные карие глаза, обрамленные густыми бархатными ресницами под кустистыми бровями. Его смуглое лицо окаймляла пышная курчавая черная блестящая борода. Голову украшал белый шелковый тюрбан, увенчанный красным султаном с огромной алмазной розой^[4] посередине.

Под расшитым серебром и подбитым горностаем кафтаном виднелись нагрудные латы, отделанные филигранью, и длинный парчовый наряд нежного розового оттенка с жемчужным орнаментом.

Рядом с ним на лошади восседал маленький слуга, похожий на персонаж из «Тысячи и одной ночи», разряженный в яркий шелк, с золотым кинжалом и изумрудом на перевязи. Слуга держал нечто, похожее на вазу из драгоценного металла, из которой шел дым и тянулась длинная эластичная трубка, заканчивающаяся мундштуком — наргиле^[5]. В свиту посла входили еще четыре рослых перса, тоже верхом на лошадях.

Посол даже не повернул головы на голос офицера. Его глаза были устремлены на колесо, чтобы не упустить ни малейшей детали из проводимой казни, и лишь время от времени он протягивал руку к наргиле и затягивался. Дым выходил из его больших и чувственных губ синеватыми благоухающими облаками, медленно тающими в холодном воздухе.

Миремон еще раз робко представил Анжелику, а потом извиняющимся жестом дал ей понять, что его превосходительство не понимает по-французски. Им на помощь неожиданно пришел священник-иезуит в черной сутане с широким поясом и распятием на груди, на которого маркиза до сих пор не обращала внимания. Он направил коня к Бахтиари-бею и заговорил с ним по-персидски.

Посол обратил на Анжелику рассеянный взор. И тут его взгляд потеплел, а черные, чуть навыкате, глаза загорелись. С ловкостью змеи бей соскользнул на землю. Молодая женщина засомневалась, подавать ли ему руку для поцелуя или нет, как вдруг заметила, что посол гладит шею Цереры, что-то ласково нашептывая. Потом он властно произнес несколько слов. Иезуит перевел:

— Мадам! Его превосходительство посол просит разрешения осмотреть зубы вашей кобылы. Он говорит, что только по зубам и нёбу, да еще по лодыжкам, можно определить чистоту породы.

Слегка задетая, Анжелика неожиданно для себя самой довольно холодно ответила, что ее Церера очень пуглива и недоверчива, она не выносит вольностей со стороны незнакомцев.

Священник перевел.

Перс улыбнулся, приблизился к кобыле вплотную и что-то ласково прошептал. Затем он быстро обхватил ладонями ноздри лошади. Животное вздрогнуло, но само открыло рот, безропотно позволило осмотреть зубы и даже лизнуло смуглую мужскую руку, украшенную драгоценными перстнями. В ответ тот любовно потрепал Цереру по холке.

У Анжелики появилось ощущение, будто ее предал лучший друг. Она даже позабыла о несчастном осужденном, воющем на колесе. Но тут же осознала, что сама выглядит слишком недоверчивой, и устыдилась своего недостойного поведения перед персом, который, скрестив руки на золотом кинжале, несколько раз поклонился ей в знак глубокого почтения.

— Его превосходительство Бахтиари-бей утверждает, что впервые видит лошадь, достойную своего имени, с тех пор как сошел на берег с корабля в Марселе. Он хотел бы знать, найдется ли у короля Франции еще хоть одна такая же лошадь?

— Целые конюшни! — не моргнув глазом, соврала Анжелика.

Бей нахмурился и что-то сердито протараторил. Ей перевели:

— Тогда его превосходительство удивляется, почему король не счел возможным преподнести ему в дар нескольких прекрасных скакунов, достойных высокого ранга посла. Видимо, маркиз де Торси ничего не смыслит в лошадях, и к тому же увел даже тех, на которых прибыл, под предлогом, что его превосходительство, посол персидского шаха не пожелал следовать за ним…тотчас же…в Париж…и он говорит, что…

Преисполненный гневом перс почти кричал, а поток незнакомых слов лился рекой. Священник с трудом успевал переводить.

— Посол говорит, что еще не видел ни одной женщины, достойной его… Их ему тоже не подарили… И даже не прислали ни единой за все время, что он во Франции, а это больше месяца… Те же, кого к нему приводили, не прельстили бы и «кунбал», базарного носильщика, так они уродливы и грязны… И он хочет знать, не означает ли ваш приезд, что король Франции наконец опомнился и собирается принять его с почестями, достойными посла?..

Услышав высказанное гостем предположение, Анжелика даже приоткрыла рот от изумления:

— Святой отец, что за странный вопрос?

Легкая усмешка промелькнула на невозмутимом лице священника. Он был еще молод, несмотря на огрубевшие черты лица и изможденный вид — результат длительного пребывания на Ближнем Востоке.

— Мадам, я понимаю, что подобные слова из уст священника шокируют вас. Но прошу принять во внимание, что я вот уже пятнадцать лет состою переводчиком с французского при дворе персидского шаха и считаю своим долгом переводить как можно более точно. — И он не без юмора добавил: — Поверьте, за пятнадцать лет мне приходилось слышать… и произносить вещи куда похуже. Но, прошу вас, ответьте его превосходительству.

— Скажите ему… что я в затруднении, так как не являюсь официальным посланником. Более того, я прибыла сюда без ведома короля, которого, похоже, не сильно заботит персидский посол.

Лицо иезуита застыло, а янтарные глаза холодно сверкнули.

— Это катастрофа!.. — пробормотал он, сильно сомневаясь стоит ли переводить ответ дословно. Но тут осужденный издал дикий вопль, и все внимание Мохаммеда Бахтиари перенеслось к месту казни. За время разговора палач успел раздробить несчастному все конечности и позвоночник, и теперь распинал его на горизонтально расположенном колесе от телеги, скручивая, словно курицу, так, чтобы пятки соприкасались с затылком. Потом колесо с его многострадальной ношей подняли на шесте к небу. В таком положении бедолаге предстояло умирать в течение долгих часов — на холоде, заклеванным стаей ворон, уже сидевших на соседних деревьях.

Перс досадливо вскрикнул и снова что-то гневно проговорил.

— Его превосходительство жалуется, что ему не удалось досмотреть заключительную часть казни, — перевел де Миремону иезуит.

— Мне очень жаль, но его превосходительство разговаривал с маркизой.

— Следовало проявить учтивость и прервать казнь, подождав, пока его превосходительство закончит разговор.

— Принесите ему мои извинения, святой отец… И объясните, что во Франции так не поступают.

— Жалкие отговорки, — вздохнул священник.

Тем не менее, он, как мог, попытался смягчить гнев своего благородного нанимателя. Посланник успокоился, и вдруг его лицо осветилось радостью, словно он нашел отличное решение возникшей проблемы.

Священник слушал посла молча. На требования перевести он нерешительно промолвил:

— Его превосходительство настойчиво просит вас начать все сначала.

— Что начать сначала?

— Казнь…

— Невозможно, святой отец! Ведь у нас больше нет осужденных!

Священник перевел. Бахтиари-бей указал на сидящих позади него верхом персов.

— Он предлагает взять любого из его стражников… Он настаивает… Он говорит, что если вы еще раз проявите непослушание, он пожалуется вашему господину королю, который наверняка вас обезглавит.

Несмотря на холод, на лбу у де Миремона выступили крупные капли пота.

— Что делать, святой отец? Я ведь не могу самолично отправить на смерть первого встречного!

— Я могу сказать ему, что законы вашей страны запрещают касаться даже волоска на голове иностранца, кем бы он ни был, пока он считается гостем. Только поэтому мы никак не можем казнить одного из его персидских рабов, даже с согласия господина.

— Да-да! Правильно! Так ему и объясните, прошу вас!

Бахтиари-бей соизволил улыбнуться. Ему явно пришлось по вкусу щепетильное отношение французского закона к иностранным гостям, но он по-прежнему не желал расставаться со своей идеей, а поэтому резко вскинул руку и указал на Савари. Аптекарь вскрикнул, соскочил с лошади и распростерся на снегу, причитая:

— Амман! Амман!^[6]

— Что происходит, отец мой? — спросила Анжелика.

— Посол считает, что выбрать новую жертву следует из вашего эскорта, потому что именно из-за вас он пропустил конец казни. Он утверждает также, что человек, осмелившийся ездить на такой кляче, не достоин жизни.

Следующие слова иезуит процедил сквозь зубы:

— Однако этот ваш человек отлично понимает и говорит по-персидски… Вы утверждаете, что не являетесь посланницей короля, но позаботились взять с собой переводчика!..

— Мэтр Савари — торговец и аптекарь, он много путешествовал и …

— Какова же точная цель вашего визита, мадам?

— Любопытство.

Преподобный Ришар саркастически усмехнулся. Анжелика с раздражением парировала:

— Я не могу назвать вам другую… Мэтр Савари, прекратите ваши причитания и встаньте. Мы не в Исфахане.

— Однако это был бы единственно возможный способ уладить дело, — заметил иезуит.

— Отец мой, я надеюсь, вы не считаете возможным, чтобы невинного человека мучили и убивали ради удовольствия какого-то высокородного варвара?

— Конечно. Но я против недружелюбия, бестактности и неуважения, жертвой которых стал Бахтиари-бей с первых дней своего пребывания во Франции. Он приехал, как друг, а уедет, похоже, недругом, и враждебно настроит персидского шаха к Франции и, что гораздо хуже, к нашей церкви. На сегодняшний день мы владеем на Востоке двадцатью христианскими миссиями и стремимся укрепить свое влияние, однако все усилия окажутся напрасными, если посол уедет разгневанным. Из-за череды нелепых ошибок мы рискуем на несколько столетий отбросить распространение латинской культуры и христианства в странах, которые, несмотря на многочисленные конфессиональные противоречия отнеслись благосклонно к нашему присутствию. Теперь вы понимаете, почему я так разгневан!

— Вы правы, святой отец. Возникшие недоразумения могут повлечь очень серьезные последствия, — с досадой согласился де Миремон. — Но почему он так настаивает на еще одном колесовании?

— Посол никогда прежде не видел такой казни. И когда сегодня утром он по своему обыкновению отправился на прогулку, то совершенно случайно попал на место пытки и тотчас решил непременно описать для шаха новый способ. Вот он и раздосадован, что пропустил некоторые детали.

— По-моему, его превосходительство весьма неблагоразумен, — улыбаясь, заметила Анжелика,

Перс, вновь восседающий на лошади с мрачным выражением лица, бросил на Анжелику вопросительный взгляд.

— Но, должна признаться, я восхищена его смелостью, — продолжила молодая женщина.

Повисло молчание.

— Его превосходительство удивлен вашими словами, — наконец заговорил иезуит. — Но он знает, что некоторые женщины наделены особой проницательностью и подмечают такие нюансы, которые мужчины попросту не берут в расчет. Поэтому он с большим интересом выслушает ваше объяснение. Говорите, мадам.

— Так вот, не задумывался ли его превосходительство, что повелитель из повелителей может отыскать не самое лучшее применение для новой машины пыток?.. Что если шах вдруг решит, будто новый изысканный способ казни достоин лишь высшей знати?.. А в таком случае, почему бы не опробовать новинку на знатнейшем из подданных, а именно — на присутствующем здесь его превосходительстве, особенно если миссия господина бея не оправдает ожиданий светлейшего из светлейших.

Как только священник перевел, лицо посла озарилось радостью. К великому облегчению всех присутствующих, он рассмеялся:

— Фузул-ханум!^[7] — воскликнул бей и, скрестив руки на груди, несколько раз поклонился маркизе.

— Он говорит, что ваш ответ достоин мудрости самого Зороастра^[8]… Он отказывается от идеи сообщать своему повелителю о новом виде казни… В его стране и так достаточно старых испытанных методов… И он просит вас, мадам, сопровождать его в резиденцию…, чтобы угостить вас завтраком.

Мохаммед Бахтиари-бей возглавил кавалькаду. Перса словно подменили. Он превратился в саму учтивость и предупредительность. Всю дорогу посол расточал изысканные комплименты: «Нежная газель Кашана»^[9], «роза Исфаханской Зайендеруд»^[10] и даже «лилия Версаля», которые Анжелике переводил суровый священник. Иезуит цедил любезности сквозь тонкие, словно лезвие ножа, губы монотонным голосом, более подходящим для молитв, чем для комплиментов.

Вскоре они прибыли во временную резиденцию персидского посла, где тот остановился в ожидании момента, когда сможет наконец торжественно въехать в Версаль и Париж. Это было небольшое загородное поместье с маленьким палисадом, на пожелтевшем газоне которого ютились три-четыре позеленевшие скульптуры. Бахтиари-бей извинился за свое скромное жилище, которое он выбрал из-за построенных хозяином турецких бань, совершенно необходимых для ритуальных омовений и поддержания тела в чистоте. Отсутствие подобных бань в парижских дворцах приводило его в замешательство.

На шум, вызванный приездом, выбежали персидские слуги посла, вооруженные саблями и кинжалами. За ними показались два француза, один из которых в высоком парике, видимо, компенсирующем малый рост, язвительно произнес:

— Очередная куртизанка! Отец Ришар, я надеюсь, вы не собираетесь поселить ее здесь. Месье Диони возражает против поступков, порочащих доброе имя его родового дома.

— Нет-нет, я не говорил ничего подобного, — запротестовал другой француз. — Я понимаю, что его превосходительству нужно развлекаться…

— Но, но, но, — перебил его сварливый коротышка. — Если его превосходительство жаждет развлечений, то ему нужно всего лишь отправиться прямиком в Версаль и представить свои верительные грамоты, а не бессовестно смаковать и затягивать процесс, предаваясь распутству.

Иезуит улучил момент, чтобы вставить слово, и представил Анжелику. На лице маленького человечка в высоком парике отразилась сразу вся гамма чувств.

— Прошу прощения, мадам! Моя фамилия де Сент-Амон. Я из протокольного отдела министерства иностранных дел, выполняю приказ короля принять его превосходительство и сопроводить ко двору. Пожалуйста, простите мне мое невежество!

— Вы прощены, мессир де Сент-Амон. Я понимаю, что мой внезапный приезд мог быть неверно истолкован.

— Ах! Мое положение плачевно! Ума не приложу, что делать с этими ужасными варварами и их отвратительными нравами. Я никак не могу убедить их, что надо спешить. А отец Ришар, хоть и француз, да к тому же священник, совсем мне не помогает! Посмотрите на его ухмылку…

— Ха! А разве вы мне помогаете? — возразил иезуит. — Из нас двоих вы дипломат. Ну так проявите же толику дипломатического искусства. Я всего лишь переводчик и советник, неофициально сопровождающий посла. Могли бы поздравить себя с возможностью пользоваться моими услугами переводчика.

— Служить на благо Франции — ваш долг наравне со мной, святой отец, так как мы оба являемся подданными французской короны.

— Вы забываете, что я прежде всего служитель Бога!

— Вы хотите сказать — Рима. Всем известно, что интересы папского государства для ордена иезуитов важнее, чем французское королевство.

Анжелика не дослушала конец перепалки, потому что Бахтиари-бей схватил ее за руку и увлек внутрь дома. Они миновали выложенный мозаикой небольшой вестибюль и очутились в красивой зале вместе с двумя слугами: тем самым персом, который носил за хозяином дымящийся наргиле или «кальян» и дерзко увязавшимся за госпожой Флипо. При одном виде гобеленов, ковров, гор ярких разноцветных подушек юноша восхищенно вытаращил глаза. Мебель из драгоценных пород дерева, вазы и кубки из голубого фаянса дополняли убранство комнаты.

Посол, скрестив ноги, уселся на ковер и пригласил Анжелику последовать его примеру.

— У французов принято спорить при посторонних и по любому поводу? — медленно, но на чистейшем французском спросил он.

— Счастлива заметить, что ваше превосходительство прекрасно изъясняется на нашем языке.

— Прошло вот уже два месяца, как я постоянно слышу ваш язык. Достаточный срок, чтобы многое выучить. Однако лучше всего я усвоил грубости… и много бранных слов. Вот так! И я сожалею… Потому что с вами хотел бы беседовать иначе.

Анжелика рассмеялась. Бей с интересом посмотрел на нее:

— Ваш смех подобен журчанию ручья в пустыне!

Они тотчас притихли, словно застигнутые врасплох, потому что в залу входили священник и Сент-Амон, оба весьма скептически настроенные, хотя и по разным причинам. Однако на лице его превосходительства не отразилось ни малейшей досады. Посол вновь перешел на персидский и потребовал подать угощения. Появились слуги^[11] с серебряными подносами очень тонкой работы и наполнили маленькие хрустальные чашечки темным напитком с необычным запахом.

— Что это? — с некоторым беспокойством спросила Анжелика, прежде чем поднести чашку к губам.

Мессир де Сент-Амон одним махом проглотил содержимое своей чашечки и, скорчив гримасу отвращения, ответил:

— Кофе! Кажется, так он называется. Я глотаю сию гадость уже больше десяти дней подряд в надежде, что моя любезность будет вознаграждена и Бахтиари-бей соизволит заложить карету и отправиться в Версаль. Но я рискую отравиться прежде, чем достигну цели.

Сознание того, что персидский посол понимает французский, смущало Анжелику, но лицо бея оставалось невозмутимым.

Он посмотрел на молодую женщину и жестом обратил ее внимание на вазочки из граненого хрусталя и на диковинные фарфоровые кувшины дивного оттенка ляпис-лазури, выполненные в технике кракелюра^[12].

— Эти предметы дошли до нас со времен царя Дария, — пояснил отец Ришар. — Древний секрет глазури-кракле ныне утерян. И если большинство старинных купален Исфахана и Мешеда выложены именно такой драгоценной эмалевой плиткой, которой более тысячи лет, то современные дворцы уже не могут похвастаться подобным великолепием. То же можно сказать и о ювелирных изделиях, хотя они и ценятся во всем мире.

— Его превосходительство интересуются уникальными и ценными вещицами? Тогда ему непременно надо побывать в Версале, он приведет его в восхищение, не правда ли? Наш король любит роскошь и окружает себя истинным великолепием…

Посла, кажется, заинтересовали слова маркизы, и он засыпал ее вопросами. Она, как смогла, описала персу огромный дворец, сверкающий золотом и зеркалами, произведения искусства, мебель, созданную умелыми мастерами из наиболее ценных пород дерева, разнообразие изделий из серебра, равных которым нет во всем мире. Посол изумлялся все больше и больше, и через отца Ришара выразил упрек де Сент-Амону за то, что тот ни словом не обмолвился ни о чем подобном.

— Какой в этом прок? — возмутился чиновник. — Величие короля Франции заключается не в роскоши его дворца, а в его славе! Красивыми безделушками можно заинтересовать лишь детей и простачков.

— Вам, как дипломату, не мешало бы помнить, что речь идет о представителе Востока, — сухо отозвался иезуит. — Во всяком случае, мадам несколькими словами оказала Франции большую услугу, чем вы за все десять последних дней.

— Что ж, ладно-ладно! Уж если вы, человек духовного сана, придерживаетесь подобных гаремных методов в дипломатии, то мне, представителю дворянства, не о чем с вами разговаривать. Я удаляюсь!

С этими словами, произнесенными высокомерным и презрительным тоном, де Сент-Амон вышел. За ним удалился и священник.

Мохаммед Бахтиари повернулся к Анжелике и на его смуглом лице сверкнула белоснежная улыбка.

— Отец Ришар знает, что мне не нужен переводчик для разговора с дамой.

Он поднес к губам мундштук и, пуская клубы дыма, устремил на гостью пристальный обжигающий взгляд темных глаз.

— Мой астролог говорил, что сегодня, в среду, мне предначертан «чистый» день, счастливый день… И вот вы пришли… Скажу вам, мне неспокойно в вашей стране. Ваши обычаи непривычны и непонятны для меня…

Он приказал дремлющему слуге принести фруктовый шербет, нугу и воздушную выпечку. Анжелика осторожно заметила, что не понимает, чем вызвано беспокойство его превосходительства. И что показалось послу странным во французских обычаях?

— Все… Ваши феллахи… или — как вы их называете?.. люди, обрабатывающие землю…

— Крестьяне?

— Да, да, они. Они таращат на меня глаза и даже не думают кланяться. Какая наглость! Ни один не коснулся лбом земли!.. И ваш король! Он хочет, чтобы я прибыл к нему, как узник… В закрытой карете, со стражей по бокам. И тот коротышка, который осмеливается повышать на меня голос и указывать мне: «Скорее! Скорее! В Версаль!». Будто я ишак, глупый осел, которого нужно подгонять, тогда как почтительность и правила проявления уважения к великому правителю требуют, чтобы я продвигался степенно… Но почему вы смеетесь, прекрасная Фирузэ? Вы, чьи глаза сверкают ярче лучших драгоценных камней?

Она попыталась объяснить персу, что произошло недоразумение. Во Франции не принято падать ниц. Женщины, например, делают реверанс. В подтверждение своих слов она встала и несколько раз склонилась в изящном реверансе к большому удовольствию хозяина дома.

— Понимаю… особенный танец … неторопливый и благоговейный, который исполняют женщины перед своим владыкой. Мне очень нравится. Я обязательно научу своих жен таким поклонам. Видимо ваш король все-таки дорожит мной, раз послал вас сюда. Вы — первый человек во Франции, который показался мне занятным. Французы — скучные люди!

— Скучные?! — пылко возразила Анжелика. — Ваше превосходительство ошибается. Французы славятся весельем и жизнерадостностью.

— Не-вы-но-си-мо скучные! — настаивал бей. — Все, кого я встречал до сих пор, сочились скукой, словно скалы в пустыне, изливающие драгоценное мумиё…

Сравнение посла заставило Анжелику вспомнить о мэтре Савари и цели ее визита.

— Мумиё… Что я слышу, ваше превосходительство! Неужели его величество шах Персии соблаговолил преподнести нашему королю толику столь ценного вещества?

Лицо посла помрачнело и он послал Анжелике гневный взгляд, каким султаны обычно смотрят на рабов, подозреваемых в государственной измене.

— Как вы узнали…, какие именно подарки я везу?

— Слухами земля полнится, ваше превосходительство. К тому же слава об этом бесценном веществе облетела весь свет, разве не так?

Несмотря на врожденную невозмутимость, Бахтиари-бей не смог скрыть недоумения.

— Я полагал…, что король Франции понятия не имеет о мумиё… Возможно, он даже оскорбил бы меня, высмеяв подарок, не зная о его ценности…

— Напротив, его величество отдает должное той чести, которой его удостоил персидский шах, посылая в дар подобное сокровище. Он знает, какую редкость представляет собой мумиё. Оно встречается только в Персии и никто другой в мире не может похвастаться, что обладает им.

— Никто другой в мире, — подтвердил бей, глаза которого зажглись мистическим огнем. — Это дар Аллаха нашему народу, величайшему из всех… который сохранил величие благодаря духовному богатству. Аллах благословил наш народ, ниспослав ему этот драгоценный и таинственный эликсир. Он очень редкий, поэтому доступен только суфиям и владыкам крови^[13]… Скалы, где сочится мумиё, охраняются шахской стражей. Каждый источник запирается пятью печатями главных наместников провинции… Они отвечают головой за каждую украденную каплю…

— Как выглядит мумиё?

Улыбка вновь озарила лицо Бахтиари-бея.

— А вы любопытны и нетерпеливы, как одалиска… которой господин пообещал подарок…, но… мне нравится видеть блеск в ваших глазах.

Он хлопнул в ладони и отдал распоряжение прибежавшему на зов стражнику.

Несколько мгновений спустя двое слуг втащили тяжелый сундук из розового дерева, инкрустированный золотом и перламутром. Четверо стражников^[14] с копьями сопровождали их.

Сундук поставили на столик рядом с диваном и Бахтиари-бей почтительно его открыл. Внутри лежал кувшин из прочного голубого фарфора с широким и длинным горлышком. Перс вынул нефритовую пробку, которая закрывала сосуд. Анжелика склонилась и увидела отливающую каким-то радужным цветом темную жидкость, которая выглядела маслянистой, и чей резкий запах был ни на что не похож^[15]. Был ли он приятным или отталкивающим? Она не могла сказать. Анжелика выпрямилась с ощущением головокружения и резкой боли в висках.

Читая тихим голосом и нараспев молитвы, перс наклонил вазу и капнул пару капель в небольшую серебряную чашу; он окунул туда палец, а затем прикоснулся им ко лбу Анжелики и к своему.

— Это лекарство? — чуть слышно спросила она.

— Али вали уллах, — отозвались рабы, пав ниц.

Когда слуги удалились, забрав с собой драгоценный эликсир, Анжелика стала прощаться, извиняясь за затянувшийся визит. Посол не скрывал своего разочарования. Пришлось пуститься в пространные рассуждения, прибегнуть к метафорам и поэтическим сравнениям, дабы тот понял, что во Франции женщину, занимающую высокое положение в обществе, нельзя равнять с дешевой куртизанкой. Благородную даму можно завоевать только долгим галантным ухаживанием, во время которого чувства должны оставаться платоническими.

— Наши персидские поэты умели воспевать любовь, — ответил посол. — Великий Саади^[16] давным-давно писал:

Счастливец тот, кого ты предпочтешь.

Познает он все райские блаженства.

Его от старости любовью сбережешь —

Он вечно молод, его любит совершенство.

Лишь только взгляд тебя приметил,

Я начал жить тобой дыша.

К тебе молитвы гонит ветер.

Ты — мой Восток, моя душа…^[17]

— Как вы полагаете, — продолжал он. — Мог бы я такими речами покорить неприступное сердце француженки?.. Я буду звать вас Фирузэ-ханум… мадам Бирюза. Первейший из всех драгоценных камней, символ древней Персии, Мидийского царства^[18]. Бирюзовый — самый любимый цвет в моей стране.

И, прежде чем она успела возразить, он снял с руки массивное кольцо и надел на ее безымянный палец.

— … Мадам Бирюза, этот жест призван выразить восхищение, охватывающее меня в тот миг, когда ваши глаза обращены ко мне. Кстати, этот камень наделен свойством менять цвет, если его владелец задумал плохое или говорит неправду.

Он смотрел на нее с нежной и немного насмешливой улыбкой, которая очаровывала. Анжелика хотела отказаться от подарка, но смогла лишь прошептать, опустив глаза на сверкавший на руке камень в золотой оправе:

— Барик Аллах! — Господь велик!

Шурша шелками, Бахтиари-бей поднялся. Его движения мягкостью и грацией напоминали кошачьи: легкие, полные скрытой силы, отточенные постоянной верховой ездой и боевым искусством «джериб» (деревянные шесты).

— Вы быстро делаете успехи в персидском… очень быстро, — проговорил он, растягивая слова. — И много при дворе короля Франции женщин, таких же красивых и очаровательных, как вы?

— Столько же, сколько гальки на берегу океана, — уверенно заявила Анжелика.

 Ей хотелось сбежать как можно скорее.

— Я вынужден отпустить вас, раз уж в вашей стране существует такой странный обычай — посылать подарки, а потом забирать их обратно. И почему король Франции так оскорбительно обращается со мной?! Шах Персии очень могуществен: он может изгнать из страны французских священников и закрыть все двадцать миссий… Он может отказаться продавать вам шелк. Неужели ваш король верит, что сумеет произвести здесь, во Франции, шелк такого же качества как наш? В других странах растут тутовые деревья исключительно с красными ягодами. Тогда как в Персии шелковичные черви питаются деревьями с белыми ягодами и вырабатывают тончайший шелк… И разве не о продаже шелка мы намеревались заключить договор? Передайте мои слова вашему королю. А сейчас я хочу посоветоваться с астрологом. Следуйте за мной!