Анжелика и Король. Глава 2 (в редакции «Друзей Анжелики»)

Прибыв в столицу, Анжелика тотчас отправилась в Версаль. Она встретила короля в парке, зеленый ковер которого с наступлением зимы превратился в белоснежный. Несмотря на довольно сильный холод, король, как и прежде, совершал ежедневные прогулки. И пусть сезон не позволял любоваться цветами и зеленью, но зато изящество прямых линий и гармония проложенных между рощами аллей с чертежной точностью выступали в зимнем пейзаже. Кроме того, взор притягивали новые статуи из белого как снег мрамора или из свинца, выделяющегося на фоне серого подлеска оттенками красного, золотого и зеленого.

Придворные медленно шествовали мимо фонтана Аполлона. Отражаясь в ледяной глади, позолоченная статуя бога в колеснице, запряженной шестеркой лошадей, сверкала на солнце тысячью огней, олицетворяя величие дневного светила.

Мадам дю Плесси-Бельер со свитой остановилась у края грабовой аллеи. Паж Флипо держал шлейф ее тяжелого плаща, еще два пажа и ее первый дворянин Мальбран-Удар-Шпагой замерли неподалеку.

Анжелика приблизилась к королю и присела в придворном реверансе^[1].

— Какой приятный сюрприз, — с легким кивком заметил король. — Я полагаю, что королева тоже будет рада вас видеть.

— Я уже засвидетельствовала мое почтение её величеству, и она милостиво выразила свое удовольствие видеть меня.

— Я разделяю ее чувства, мадам.

Еще раз слегка склонив голову, король повернулся к принцу Конде и продолжил прерванный разговор.

Маркиза дю Плесси присоединилась к королевской свите, любезно отвечая на обращенные к ней приветствия. Она внимательно рассматривала туалеты придворных, отмечая новинки. Всего за несколько месяцев отсутствия ее наряды стали выглядеть ужасно старомодными и провинциальными. Неужели эти новшества — результат влияния мадам де Монтеспан, которая заставляла двор следовать всем своим прихотям? Анжелика сделала вид, что не заметила приветствия, хотя Атенаис адресовала ей сияющую улыбку и несколько раз приветливо помахала рукой. Следовало признать, она сильно похорошела. Ее разрумянившееся на морозе прекрасное лицо выглядывало из роскошных серо-голубых, необычайно мягких и пышных, словно живых, мехов, которые, как отметила Анжелика, были превосходны. Муфта короля, висевшая на золотой цепочке, и капюшон мадам де Монтеспан дополняли друг друга. Многие придворные дамы и кавалеры последовали монаршему примеру. Анжелика услышала фальцет герцога Орлеанского, беседующего с мадам де Тианж:

— Я нахожу новую моду божественной и всей душой желаю заключения договора с этими любезными московитами, перед которыми мы в долгу. Представьте себе: еще до начала их дипломатической миссии они любезно прислали нам три повозки прелестнейших мехов, о которых можно только мечтать: лисьи^[2] и медвежьи шкуры, соболя… Поразительно!.. Ах! Покончено, наконец, с модой на крошечные муфточки размером с кабачок, — добавил он, насмешливо косясь на муфту Анжелики. — Маленькая муфта выглядит так убого и бедно. И как только мы их носили… Сейчас у меня муфта из каракуля. Такие причудливые завитки!.. Утверждают, что мех выделывают из шкурок недоношенных ягнят^[3]…

Свита двигалась по Королевской аллее к дворцу, сверкающему золотом в лучах солнечного света, отражающегося от оконных стекол и наледи. Из-за сильного мороза все печи дворца топились и клубы белого дыма поднимались из труб, растворяясь в небесной синеве.

Благодаря огню больших каминов и жаровням, расположенным вдоль галерей, температура во всех дворцовых помещениях была вполне терпимой. А в заполненном придворными зале Венеры, где уже сервировали королевский стол, даже стало душно. Смущенная Анжелика забросила в дальний угол свою маленькую муфту «размером с кабачок». Да и траурный черный цвет ее платья выглядел здесь неуместным.

Она считала своим долгом продолжать носить траур по мужу. К тому же черный цвет необычайно шел к ее белокурым волосам. Однако следовало признать, что некоторые детали ее туалета выглядели старомодно в сравнении с нарядами других придворных. Да, мадам де Монтеспан начала переделывать двор на свой вкус. Заняв, наконец, то место, которое позволило ей раскрыть все свои таланты, она прибрала двор к рукам — каждая вещь была отмечена печатью ее индивидуальности и утонченного от природы ума.

Анжелика, стоя в толпе придворных, смотрела на мадам де Монтеспан, чья шутливая болтовня и смех создавали за королевским столом игривую атмосферу беззаботности, а талант собеседницы давал возможность каждому из сидящих блеснуть остроумием. Атенаис была светской дамой в полном смысле этого слова и поэтому искренне наслаждалась всеми преимуществами своего статуса. Она с непревзойденной элегантностью и восхитительной непосредственностью носила груз новых привилегий, связанных с перспективой родить в начале нового года королевского бастарда. При дворе царило умиротворение, а обстановка выглядела более оживленной и непринужденной, чем раньше. Строгий этикет принял изящный облик античного балета, вершащегося в угоду милостивому богу.

Это был день Публичной Трапезы, когда простому люду дозволялось поглазеть, как вкушает король. Народ медленно двигался по залу мимо обедающего короля, с восхищением и ликованием разглядывая счастливое лицо своего сюзерена. Королевское хорошее настроение приписывали радости от рождения второго принца, Филиппа Анжуйского, появившегося в сентябре, который вместе с «маленькой Мадам» Марией-Терезой благополучно пополнил королевскую семью.

Они рассматривали и мадам де Монтеспан, то и дело тыкая пальцами в ее сторону. Какая она красивая и жизнерадостная, эта бесстыдница!..

Кутаясь в просторные теплые плащи, ремесленники, купцы и лавочники с покрасневшими от холода носами возвращались в Париж, гордые тем, что у их короля теперь такая яркая любовница.

В самом конце трапезы Анжелика заметила Флоримона, прислуживающего королю. Со сжатыми от усердия губами он держал тяжелый кувшин из позолоченного серебра, наливая вино в бокал, протянутый месье Дюшеном, первым офицером кубка. После того как бокал был наполнен, Дюшен дегустировал вино сам, затем предлагал юному пажу, после чего передавал кубок Главному виночерпию, который разбавлял вино водой перед тем, как подать его королю. После обеда общество направилось в зал Мира, и только тогда взволнованный и гордый Флоримон смог подойти к матери:

— Вы видели, матушка, как хорошо я справляюсь со своими обязанностями? Сначала мне доверяли только держать поднос, а теперь я ношу кувшин и даже пробую вино. Правда, здорово?! Если однажды кто-нибудь попытается отравить короля, я отдам за него жизнь…

Анжелика поздравила сына со столь быстрым продвижением по карьерной лестнице. Дюшен, проходя мимо, заметил, что он очень доволен Флоримоном, который, несмотря на легкомысленный вид, прилежно исполняет свои обязанности. И хотя он самый юный из всех королевских пажей, но зато самый проворный и сметливый, обладает отличной памятью, врожденным тактом и сообразительностью, понимая, когда нужно говорить, а когда молчать. Идеальный придворный! К сожалению, уже подумывают о том, чтобы освободить Флоримона от занимаемой должности на королевской службе, так как монсеньор Дофин безутешен, потеряв лучшего товарища. Мессир де Монтозье говорил об этом с Его Величеством, и вот теперь он и главный виночерпий обсуждают вопрос: сможет ли Флоримон одновременно справиться с двумя обязанностями?

— Это чересчур, — запротестовала Анжелика. — Ему ведь надо еще научиться читать!

— К черту латынь! Разреши, мама, разреши! — настойчиво упрашивал ее Флоримон.

Улыбнувшись, она покачала головой и заявила, что подумает.

Она полгода не видела сына. Он дважды заезжал в Плесси, но их встречи ограничивались несколькими часами. Он похорошел, стал любезен и выглядел более уверенным в себе. Может, чересчур худощав, но ведь он, как и другие пажи, ел на скорую руку и когда придется, вечно недоедал и недосыпал. Под бархатным камзолом у Флоримона угадывались худые, но сильные плечи, и она с умилением подумала, что этот смышленый и жизнерадостный мальчик — её сын. Он тоже носил траур по отчиму и брату… Проходя мимо больших настенных зеркал в золотых оправах, отражавших силуэт вдовы, рука которой покоилась на плече пажа-сироты, Анжелика ощутила внезапную тоску.

«Версаль будет ждать вас!» — сказал когда-то король. Нет, никто ее здесь не ждал. Уже через несколько недель глава придворной хроники под названием «Мадам дю Плесси» закончилась и началась новая, главной героиней которой стала мадам де Монтеспан. Анжелика тоскливо огляделась по сторонам. Она все еще ждала, что из толпы придворных вот-вот покажется всегда такой безразличный к своей внешности, но неизменно элегантный — шляпа с каскадом перьев небрежно зажата под мышкой — тот, кто был одним из украшений двора, самый красивый дворянин, мессир маркиз дю Плесси-Бельер, главный ловчий, маршал Франции…  Но надо смириться с тем, что его больше нет. Он покинул ее навсегда, ушел из мира живых, и на его могиле уже давно осела земля.

Анжелика держалась немного в стороне. Флоримон умчался на поиски гадкой собачонки принцессы Генриетты. Появилась королева и села рядом с королем. А подле них, образуя полукруг, расселись принцессы и принцы крови, а также дамы и кавалеры, наделенные привилегией сидеть в присутствии короля. Мадемуазель де Лавальер сидела с одного края, а мадам де Монтеспан — с другого. Всегда сияющая, она намеренно громко и настойчиво шуршала пышными юбками из синего атласа. Получив право сидеть за королевским столом, Атенаис, еще недавно простая фрейлина, торжествовала и поэтому позволяла себе толику вульгарности.

Офицеры королевского рта^[4] принялись разносить бокалы с ликерами, крепкими настойками на миндале или сельдерее, росолисом, анисовой водкой, или горячие травяные напитки черничного, зеленого и золотистого цветов.

И вдруг, нарушив тишину, раздался голос короля:

— Мессир де Жевр! — обратился он к главному камергеру. — Будьте так любезны, распорядитесь подать табурет для мадам дю Плесси-Бельер!

Среди придворных тотчас воцарилось молчание, и головы всех присутствующих, как по команде, повернулись в сторону Анжелики. Считалось дурным тоном, удостоившись даже такой великой чести, слишком рьяно проявлять восторг и выражать признательность. Она шагнула вперед, присела в реверансе и заняла место рядом с мадемуазель де Лавальер. Когда возле нее остановился лакей с подносом, Анжелика взяла бокал с вишневой настойкой, и рука ее немного дрожала…

***

— Итак, вы удостоились «божественного» права табурета, — такими словами встретила Анжелику мадам де Севинье. — Ах, моя дорогая, я знаю, кто будет новой фавориткой! Все только о вас и говорят, но никто не верит, кроме меня. Я знала, что вам стоит только появиться. Многих ввело в заблуждение то, что король удостоил вас лишь кивком головы и парой слов, а потом вдруг такой неожиданный поворот! Ах! Как бы я хотела быть там.

Маркиза порывисто обняла Анжелику. Мадам де Севинье прибыла в Версаль на представление новой пьесы Мольера. Она была среди многих приглашенных королем гостей.

— Завтра снова спектакль, а потом бал. И еще через день… Я, право, не знаю всей программы, но мы останемся в Версале по меньшей мере на неделю. Вам известно, что король всерьез подумывает сделать Версаль постоянной резиденцией? На этом решении настаивает мадам де Монтеспан. Она ненавидит Сен-Жермен. Кстати, что она сказала о поступке короля, предложившего вам табурет?

— Честное слово, не знаю!

— Должно быть, послала взгляд куда более убийственный, чем кинжал!

— Уверяю, в тот момент мне не пришло в голову на нее посмотреть.

— Понимаю ваше волнение, но жаль. В таком случае вы бы испытали двойное удовольствие.

— Никогда бы не подумала, что вы — такая злюка, — рассмеялась Анжелика.

— Я не люблю злорадствовать. Но злорадство других меня забавляет, — ответила мадам де Севинье.

Они протиснулись в двери театра и пошли вдоль ряда маленьких позолоченных кресел.

— Давайте сядем рядом, — предложила Анжелика. — После спектакля я бы хотела вместе с вами вернуться в Париж. Мы не беседовали уже много месяцев, и мне хочется наверстать упущенное.

— Вы сошли с ума? Вам нельзя покидать Версаль! Теперь вы должны присутствовать за столом все время, пока их величества здесь!

В дверях возникла небольшая суматоха, и в залу вошла мадам де Монтеспан.

— Посмотрите-ка, кто пришел! — шепнула мадам де Севинье. — Разве она не великолепна? Наконец-то Версаль получил подлинно королевскую любовницу, которую можно поставить в один ряд с Габриэль д’Эстре^[5] и Дианой де Пуатье^[6]. Интриганка и покровительница искусств, расточительная и властная, похожая на яркий цветок, Атенаис знает, как заинтересовать и удержать мужчину, даже если он король! Поверьте, ее правление будет ярким.

— Почему же вы так хотите, чтобы я заняла ее место? — без обиняков спросила Анжелика.

Мадам де Севинье прикрыла лицо веером так, что остались видны только ее проницательные глаза с оттенком грусти.

— Потому что мне жаль короля, — ответила она, печально вздохнув, и захлопнула веер. — У вас есть все то, что и у нее, и сверх того, чего у нее никогда не будет. Быть может, именно поэтому вы сильнее?.. Или слабее… Кто знает…

Занавес поднялся и зал притих. Анжелика рассеянно слушала первые реплики. Она обдумывала слова, сказанные мадам де Севинье. Ей жаль короля?.. Жалость — чувство, которое, кажется, вызывает король менее всего. Сам он не испытывал жалости ни к кому. Даже к бедняжке Лавальер! На Анжелику произвели гнетущее впечатление ее худоба и выражение безнадежной тоски на лице. Король заставлял бывшую фаворитку, как и прежде, появляться на всех приемах, денно и нощно наблюдать триумф соперницы, что граничило с жестокостью. Атенаис презирала Луизу и не давала себе труда это скрывать. С невероятным равнодушием и цинизмом Монтеспан истязала бедняжку. Анжелика сама слышала, как она обратилась к ней со словами:

— Луиза, помогите мне приколоть ленту. Король ждет меня, и я не хочу опаздывать…

Бедная женщина безропотно повиновалась и расправила оборки платья. На что она рассчитывала, проявляя такое смирение? Неужели надеялась вернуть человека, которого продолжала любить? Безнадежно! Кажется, Луиза и сама это прекрасно понимала, так как поговаривали, что она уже не раз просила у короля разрешения удалиться в монастырь кармелиток, но тот оставался глух к ее мольбам.

Анжелика склонилась к мадам де Севинье:

— Как вы думаете, почему король не позволяет мадемуазель де Лавальер покинуть двор?

Мадам де Севинье, которая увлеченно смотрела пьесу, посмеиваясь над репликами Тартюфа, удивилась вопросу, но ответила вполголоса:

— Из-за маркиза де Монтеспана. Он ведь может внезапно появиться и заявить, что ребенок жены по закону его сын. Луиза нужна для отвода глаз. Пока она не получила официальную отставку, можно утверждать, что все пересуды о мадам де Монтеспан — просто досужие сплетни.

Маркиза дю Плесси понимающе кивнула и принялась наблюдать за происходящим на сцене.

А Мольер и правда остроумен. Интересно, почему Солиньяк и другие высокопоставленные члены Общества Святого Причастия так яростно выступали против этой пьесы? Они, должно быть, сами настолько погрязли в мелочности, лицемерии и фальши, что сочли, будто именно их критикует образ безродного и неграмотного невежи Тартюфа, чья лицемерная игра в благочестие, вводившая в заблуждение наивных верующих, лишь жалкий намек на их средневековый фанатизм. Но король обладал здравым смыслом и уловил суть сюжета. Он прекрасно понимал, что в своей злободневной пьесе Мольер не стремился высмеивать Церковь, а лишь изобразил современную картину нравов. Король видел, что мишенью комедии являются ханжи, которые не украшают ни церковь, ни человечество. Будучи верным христианином, Людовик презирал фанатизм, и первый смеялся удачным остротам. Большинство придворных с удовольствием следовали примеру сюзерена. Приверженцам Общества не оставалось ничего иного, как кисло улыбаться, тем более что король, Мадам, Месье, и даже королева покровительствовали Мольеру. Однако противники еще не сказали своего последнего слова в битве за «Тартюфа». После окончания спектакля в зале долго гремели аплодисменты.

В своих апартаментах Анжелика увидела Терезу и Жавотту, разжигавших огонь в камине. Надпись «ДЛЯ мадам…» как и прежде, украшала дверь.

«Следует ли мне просить аудиенции у его величества и поблагодарить за оказанную честь? — в растерянности размышляла Анжелика. — Мое напускное безразличие к проявленным знакам внимания может показаться грубостью… Или лучше подождать, когда он первый заговорит со мной?»

Она решилась сменить черный вдовий наряд на светло-серое платье с серебряной вышивкой, которое выглядело более уместным на вечернем приеме.

В дверь постучали, и вошла крайне возбужденная мадемуазель де Бриенн:

— Я так и знала, что маленький аптекарь поможет вам получить место за королевским столом! Ах, мадам, умоляю, научите меня, что делать — что пообещать ему, чтобы он помог и мне?.. Как он это проделывает? Он облачается в одежду предсказателя и читает заклинания?.. Вы пили какие-то снадобья?.. Это ужасно?..

Она металась по комнате, сметая все на своем пути. Анжелика на лету подхватила несколько флаконов с духами. Решительно, девушка совсем потеряла голову. Кроме того, она переняла от брата, Ломени де Бриенна, граничащую с безумием экзальтированность во всем, будь то религия или похоть.

— Успокойтесь, — сказала Анжелика, пожав плечами. — Мэтр Савари тут ни причем. Я только что вернулась из провинции.

— Неужели?.. Тогда старуха Лавуазен?.. Вероятно, она очень сильна. Утверждают, она могущественная колдунья, но я не осмеливаюсь пойти к ней, боюсь погубить свою душу… Но если нет иного способа получить табурет… Скажите, что она велела вам сделать?.. Неужели правда, что нужно зарезать новорожденного ребенка и напиться его крови?.. Или съесть оскверненную облатку?..

— Прекратите нести чушь, милочка! Вы меня утомили. Повторяю вам, я не имела дел ни с Лавуазен, ни с аптекарем, во всяком случае, ради получения табурета. Король по собственной воле дарует милости тем, кого считает достойным, без всякой связи с черной магией!

Мадемуазель де Бриенн прикусила губу, но тут же продолжила смаковать свою навязчивую идею:

— Все не так просто! У короля сильная натура, и никто не в состоянии заставить его сделать то, чего он не хочет. Только вмешательство потусторонних сил может повлиять на него. Взгляните на мадам де Монтеспан, разве она не преуспела?

— Мадам де Монтеспан способна вскружить голову любому мужчине, достойному этого звания. Тут нет абсолютно ничего волшебного.

— Ой, ли! Так я и поверила! — с видом знатока ухмыльнулась молодая женщина. — Ума не приложу, зачем вы врёте? Всем известно, что вы дружите с этим маленьким белобородым колдуном. Только что он скандалил и кричал на весь дворец, требуя разыскать вас.

— Мэтр Савари? Он в Версале?

— Он появился с делегацией торговцев, которым король сейчас дает аудиенцию.

— Что же вы раньше молчали! Я еще успею повидать его перед полдником.

Она схватила веер, меховую пелерину, подобрала юбки и стремительно вышла, сопровождаемая мадемуазель де Бриенн, которая продолжала настаивать:

— Вы обещаете замолвить за меня словечко?

— Обещаю, — ответила Анжелика, чтобы избавиться от назойливой особы.

***

Мэтр Савари бросился к ней, размахивая руками, и потащил в сторону.

— Наконец-то вы появились. О, предательница!

— Мэтр Савари, я только что присутствовала на комедии месье Мольера и, поверьте, на сегодня сыта театром по горло. К чему такой пафос?

— Потому что все пропало, или почти. Бахтиари-бей на подступах к городу.

— Вы мне уже писали об этом. Я полагаю, за это время у него наконец-то появился повод сделать решающий шаг и вступить в Париж.

— Увы, нет! Ситуация между ним и королем обострилась.

— Почему?

— Я не знаю. Но есть опасность, что посол вернется в Персию, так и не получив аудиенции… И с мумиё. Это катастрофа!

— И чем могу помочь я?

— Вы действительно хотите помочь? — с надеждой допытывался он, дрожа от волнения.

— Я ведь обещала, мэтр Савари…

Она удержала его от попытки пасть ниц к ее ногам.

— …Только я не знаю, как вам помочь. Не в моей власти уладить разногласия, возникшие между его величеством и послом шахиншаха.

Аптекарь на мгновение задумался.

— Есть другое решение. Поезжайте в Сюрен. Его превосходительство обосновался неподалеку от города в поместье господина Диони. Тот много поездил по свету, долго жил в колониях, и поэтому обзавелся турецкими банями, которые пришлись по вкусу Бахтиари-бею.

— Допустим, я туда поеду, что дальше?

— Прежде всего убедитесь, что мумиё действительно находится среди подношений, предназначенных для короля. Затем попробуйте получить несколько капель.

— Пара пустяков! И вы полагаете, что этот вспыльчивый господин, насколько я могу судить по его дерзкому поведению по отношению к королю, встретит меня с распростертыми объятиями, покажет все свои сокровища и преподнесет одно из них в качестве подарка?

— Я очень на это надеюсь, — в предвкушении потирая руки, ответил аптекарь.

— Если все так просто, то почему бы вам самому туда не отправиться?

Савари воздел руки к небу.

— Как можно говорить такие глупости! Вы полагаете, что такой старый козел, как я, успеет открыть рот раньше, чем его превосходительство снесет ему голову ударом сабли! Но я убежден, что он будет более благосклонен к одной из самых красивых женщин королевства.

— Мэтр Савари, мне кажется, или вы предлагаете мне сыграть довольно странную роль, если не сказать, сомнительную…

Старичок и не пытался возражать.

— Ну.., кхм.., у каждого свои таланты, — заметил он. — Я — ученый, и не в моей компетенции очаровывать послов. Тогда как вас Господь не просто сотворил женщиной, а одарил красотой и очарованием, и будет грешно не использовать дар божий по назначению. 

Затем он принялся давать последние напутствия, как лучше устроить поездку в Сюрен. Она ни в коем случае не должна ехать в карете, только верхом на лошади, благородном животном, к которому эти потомки воинов-завоевателей царя Дария^[7] питают страсть.

Она может не бояться переусердствовать с духами и макияжем. Анжелика заставила его поклясться, что вернется еще до полудня, так как не хотела, чтобы король заметил ее отсутствие на прогулке.

Савари пообещал ей все что угодно и удалился, сияя от радости.